Главная >  Публикации 

 

Глава 2. Рождение чуда



Несмотря на свой юный возраст, Катя солировала, а хор ей подпевал. Как-то не взяла мама Катю в церковь, так дьякон выговаривал ей: « Пусть лучше полхора не придёт, но чтобы Катя была». Однажды на большой праздник приехал архиерей. Понравился ему хор и спрашивает он: «Кто это у вас так поёт, такой голос сильный, но чувствуется, что детский». Подвёл ему дьяк Катю с мамой. А маленькая Катя за спину матери прячется.

Дьякон Михаил и говорит: «Катя, Катя, что ты боишься?» И показывает архиерею: «Вот наша певица!» — «Верю и всё же хочу проверить». Катя отошла на несколько шагов, и под сводами храма зазвучало её дивное пение молитвы «Отче наш». Своим ликующим голосом она завораживала, пленяла. Прослушал архиерей её пение, подошёл к матери: «Какой чудный голос у вашей девочки. Берегите её. Она настоящий самородок. Большим человеком станет».

Сама Катя, которой минуло уже 13 лет, думала: «Стану непременно кинозвездой!» А через минуту думала иначе: «Нет, стану врачом! Я хочу, чтобы люди не болели и чтобы ни одна слезинка ни упала ни у кого! Буду лечить людей, освобождать их от страданий, чтобы они не умирали!» Смерть — эту непреложную Истину, Катя воспринимала как несправедливость и досадное недоразумение. «Неужели с ней нельзя справиться?» Видя несомненный талант Кати в искусстве, родители решили послать её в Алма-Ату к её старшему брату Прокофию, доктору наук, чтобы продолжила она музыкальное образование.

И поехала Катя в Алма-Ату с надеждой и предвкушениями счастливой жизни. И засыпала она под стук колёс мерно идущего поезда, мысленно купаясь в лучах славы… Она будет блистать на сцене и станет великой певицей! Сладкие грёзы вновь и вновь приходили, обещая прелести счастливой и радостной жизни. Мир принимал в себя очередного восторженного мечтателя, сколько миллионов уже их было, таких же, как она!

Но всё вышло иначе. Хрустальные Катины мечты были вдребезги разбиты. Прокофий, получив от отца пуд мёда, мешок муки и масло на пропитание Кати, держал её в чёрном теле. Катя и не видела того, что привёз отец — ели от неё тайком, крадучись. Прокофий уволил прислугу, расценив, что Катя вполне могла бы выполнять всю её работу. Зачем тратиться?

И после обычной школы, юная Золушка до вечера убирала, драила кастрюли, готовила, ходила за дополнительным пайком. А вечером, в крохотном уголке с тусклой лампочкой и облокотившись на тумбочку, Катя делала уроки. Да ещё и дочка их, 7 лет, так и норовила сделать какую-нибудь подлость — то за косу дёрнет, то в спину толкнёт, то под локоть.

Родители только ухмылялись, поощряя действия своей дочери. Кате всё запрещалось — играть с детьми, вести переписку с родителями, что-то себе купить, говорить громко, упаси боже петь, смеяться, улыбаться и только плакала она в подушку, тихо глотая слёзы, чтобы никто не слышал её всхлипы: плакать ей тоже запрещалось.

«Гордись тем, что живёшь у нас, неблагодарная!» — кричала жена брата, тоже преподаватель марксизма-ленинизма. Как-то нашла Катя на улице 20 копеек, купила себе ленточку для косы. «Нет, ты украла деньги!» — и ленточка оказалась в огне. Из обеда Кате выделялась миска борща или супа и целых пять, но совершенно прозрачных ломтиков хлеба.

Как-то шла Катя мимо парка и на углу увидела нищего, худого, с ниспадающими до плеч русыми волосами, с пронизывающим печальным взглядом голубых глаз. «Подайте милостыню, Христа ради», — жалобно просил нищий. Где она видела эти глаза? И показалось ей, что сам Христос проверяет её на чувство сострадания.

Принесла она хлеб и решила Катя давать ему три ломтика: он большой и ещё более несчастный, чем она. И нахлынула на Катю ответная волна доброты и как будто Свет исходил от этого нищего. И так истово молился он: «Да храни тебя Господь, дай тебе он благодать и принеси счастье» и много говорил ещё хороших слов, что ещё раз подумала Катя, что непростой это нищий.

С каким-то просветлённым лицом, она, голодная, но счастливая, уходила от него: она отдала хлеб, но зажгла в своей душе огонь божественного очищения. Много раз приходила она к этому нищему, отдавая хлеб. Это общение с ним нужно было ей самой, чтобы ощутить в себе сочувственное единение отверженных людьми, но причастных к Вечному.

Зимними вечерами посылал её брат в институтскую столовую за дополнительным пайком для своей семьи. Приходилось идти мимо тёмного парка — пристанища беспризорников. Простой люд не ходил здесь, особенно вечером — боялись. А шпана свято соблюдала установленный ими самими и написанный на заборе закон: «До пяти — ваше, после пяти — наше».

А каково было пройти молодой девушке с кастрюльками мимо стаи голодных оборванцев, которые за версту чуяли запах наваристого борща? Проходила мимо и молилась: «Господи, помоги, господи, сохрани меня». И никто за зиму её даже не испугал.

Но гром всё-таки грянул. Однажды пришла к Кате бывшая прислуга: «Одна знакомая дала мне молитвочки переписать. Я читать умею, а вот писать — нет. Помоги мне, перепиши». Катя тихонько переписала молитвы и спрятала в чемодан. Приходит со школы и видит ужасную картину: её чемодан валяется открытым, вещи разбросаны по полу, а профессор и его жена с неистовым злорадством топчут и ходят по её вещам.

Как, её любимые вещи топчут! И как будто лежала она сама, на этом грязном и ненавистном полу, униженная и растоптанная. «Что это у тебя за крестики?» — закричал брат, протягивая листочки. «Это молитвочки, бабушка просила меня переписать». — «Вон, чтобы духа твоего здесь не было, церковное отродье!» — в сатанинском гневе закричал брат.

На следующий день, она, ошеломлённая людской несправедливостью, забившись в уголке и тихо глотая слёзы, ехала в поезде. Народу было битком, сидели, чуть ли не на головах. Путь предстоял долгий — целая неделя до Новосибирска, а там ещё 400км. Ни куска хлеба, ни денег, не было ничего. И три дня ехала, ничего не ела, пока люди не заметили, что девочка не ест.

«Девочка, почему ты ничего не кушаешь?»- «А у меня нет ничего».- «А откуда ты едешь?»- «От родного брата». Люди её накормили, пожалели, а одна семейная пара предложила: «Иди к нам в дети. Мы тебя выучим».- «Нет, нет, что Вы, я домой еду», — отвечала Катя. Согретая людским вниманием, Катя думала: «Нет, всё-таки есть ещё на свете добрые люди». Её попутчики попросили кондуктора поезда по прибытии в Новосибирск посадить Катю к машинисту паровоза, следующего через станцию Тяжин… И Катя вышла из кабины машиниста в Тяжине, на жуткий мартовский мороз, в демисезонном пальтишке, берете и стареньких туфельках, ещё не зная, какой горький подарок ей приготовила судьба.

Нашла она попутную грузовую машину, ехавшую через родное село Тисуль. Посадили её в кузов. И сжалась вся Катя в комочек от пронизывающего сорокаградусного холода, прижавшись к кабине, в которой сидел какой-то начальник-вельможа в оленьей дохе. Так и пристыли бедные Катенькины рученьки к чемодану и узлу, ныли от холода ноги, закоченели язык и губы.

Через два с половиной часа, в центре села Тисуль, её, замёрзшую ледышку, стянули с кузова и оставили на дороге… Еле теплилась кровь в бедной девочке и мысль ещё цеплялась за жизнь. Неужели Господь не вырвет девочку из леденящих объятий смерти и оставит погибать на дороге?

«Неужели мне никогда больше не петь и не блистать на сцене? И это — Всё?» — со страхом думала Катя. «Неправда, я поборю! Я не замёрзну! Я должна жить!» — думала Катя, вставая на колени со снега. — «Я выживу! Я дойду! Я не поддамся смерти!» — подбадривала она себя. «Я поборю это всё! Этого не будет ни за что!» Встреча со смертью — это и есть способ познания жизни. Страшная, трагическая цена познания — без этого не постигнуть бесконечную ценность жизни.

Сама не помнит Катя, каким чудом она добралась до родного дома, превозмогая боль и, освободив пальцы от ручки примёрзшего чемодана, постучала в окно. В ответ услышала кашель, не матери и не отца. Чей же кашель? И голос незнакомый: « Кто там?» И выходит женщина, видит застывшую девочку, завела её в дом.

«А Исаковы здесь живут?» — еле произнесла Катя закоченевшими губами. «Нет, они продали дом и вчера уехали». Как раз на том поезде, на котором приехала Катя! «А куда?» — «Неизвестно, они и сами не знали. А вы кто?» «Дочь я их, приехала из Алма-Аты». Отогрела Катю своей лаской и заботой эта женщина, оттёрла спиртом, накормила. «А кто-нибудь из родственников остался здесь?» — спросила Катя. — «Да, ваш брат Пётр женился и остался здесь».

На следующий день Катя пошла на другую улицу к любимому брату Петру, тоже музыкально одарённому, с которым выступала вместе на радио. Не узнал брат свою сестрёнку, приняв за нищенку. «Неужели ты меня не узнал?» — заплакала Катя. «Ой, Катюха, ты откуда?» — «С консерватории, откуда ещё?» — и рассказала свои злоключения. «Ах, он подлец!» — возмутился Пётр на брата.

Решили, что Катя поедет к старшей сестре, в Боготол. «Я найду тебе машину до Тяжина, но извини, деньгами помочь не могу — нет ни копейки. Всё у жены». Пётр на беду свою и на тяжёлую удоль, рано женился. Думал — на принцессе, а оказалось — на … Все деньги, что были у него, жена отбирала, оставляя его голодного и холодного. Через несколько лет с горечью Катя узнала, что Пётр сошёл в могилу от туберкулёза в возрасте 23 лет...

В Тяжине на вокзале теснилось много людей — надеялась Катя на какую-то удачу — ведь купить билет денег у неё не было — разве что продать что-нибудь из вещей… Подходит к ней парень, разговорились… «Посиди, покарауль мой чемодан»,— попросил парень. Уже начали продавать билеты — шум, давка, ругань. А парня всё нет, а время идёт. «Неужели ещё сидеть здесь целую неделю, ждать следующего поезда?» — в напряжении думала Катя.

Но вот идёт парень, и, улыбаясь, протягивает билет до Боготола: «Вместе поедем». В Боготоле на привокзальной площади, стояли разукрашенные повозки с бубенчиками — такси 30-х годов. Но никто, естественно, даром везти Катю не хотел. «Денег нет и делов нет». И морозным утром, обессиленная Катя стала искать Кооперативную 14 — по этому адресу должна быть сестра.

Промерзшая, подходит к дому и видит: сестра вышла из дверей, посмотрела на неё, не узнала и пошла дальше. Уже возвращается, только закрывать дверь, а Катя и подала голос. «Катерина, это ты? Откуда ты взялась, такая худая, на себя не похожа?» — «Из консерватории». Тут Катерине было уже раздолье — за месяц откормила её сестра, налились Катины щёчки свежестью и здоровьем.

Получили письмо от родителей — они остановились в Минусинске. И в ответном письме сестра пишет: «Нашлась Катя, жива-здорова. Скоро приедет». Мама на радостях купила Кате гитару, шаль, кофточку и пишет: «Ждём, не дождёмся». Привезла старшая сестра Катю к родителям и вскоре отец пишет Прокофию: «Больше ты нам не сын. И для нас ты не существуешь».

«Все цветы для тебя в этом мире цветут

Но не верь ничему — всё обманчиво тут»

О. Хайям

Минусинск нравился Кате. Казалось, вся жизнь расстилается перед ней — Катя всё выполнит, всё сделает, что задумала. Молодость — весна жизни, пора неукротимых желаний и стремлений. Она осчастливит весь мир!

Будущая жизнь представлялась Кате многоцветной иллюминацией, и ей не хотелось верить, что это мираж, и он вновь приходил, обмасливал душу. Перед ней мелькали обольстительные призраки — слышались звуки то славы, то любви: всё это приводило её в сладкий трепет.

Но жизнь, увы, не даёт опьянеть: предчувствие радости сменилось горем: в 1937 году умирает отец. Это была огромная утрата для Кати и для всей семьи. И эта утрата ещё раз укрепила желание Кати научиться врачевать людей.

Дома, вместе с матерью, Катя выращивала цветы, овощи, держала тёлочку. Мать старалась держать Катю в строгости — боялась за неё, понимала, что распускается красивейший цветок, который захотят сорвать. Хорошо, если заботливо и нежно, а если оборвав лепестки и кинув на дорогу?

Кате, конечно же, нужно было блистать — у неё появилось много друзей. Она была бойкой, острой на язык, любящей быть у всех на виду, в центре внимания. Но, несмотря на общительность, Катя была скромна, не допускала ничего лишнего, и молодые люди об этом знали. Катя прекрасно играла на гитаре, её чудный голос звучал на вечеринках. Любила романсы «Жаворонок», «Вернись, я всё прощу», задушевные песни и романсы Козина.

В 17 лет устроилась на работу табельщицей в «Совмонгтувторг» и, конечно же, стала завсегдатаем клуба при этой организации. «Командовал» клубом Угрюмов Вячеслав Михайлович, 36 лет, в котором бесшабашная весёлость сочеталась с тонким и глубоким пониманием искусства.

Это был энтузиаст своего дела — вел и драмтеатр и музыкальный коллектив, в дни праздников организовывал иллюминации и феерии. Угрюмов быстро заметил Катины таланты: родственные души сразу видят друг друга. Помимо прекрасных вокальных данных Кати, Угрюмова поразила в девушке какая-то необычайная одухотворённость, готовность делать всё по высшему классу, желание наполнить необразные слова пьес своими неповторимыми образами.

Начинала Катя с небольших ролей, её мастерство быстро шлифовалось. Как для будущей розы нужен заботливый полив, так и для восхождения на сцене нужен талантливый режиссёр. Таким «театральным садовником» и был для Кати Угрюмов. Играли пьесы самые разнообразные — от Шекспира до современных классиков.

На сцене Катя постоянно ищущей душой хотела открыть в себе новый смысл и новые качества. Когда актриса жаждет чуда, она открывает это чудо в себе самой. Как можно больше жизней, как можно больше чувств! Пусть в пьесах были поддельные чувства, книжные мысли, но ведь генерировала эти чувства она сама! Она, как истинный художник, наводила микроскоп на тайны души своей, чтобы показать их людям. И её артистическая аура очищала души и зрителей и её самой.

Катя много знала песен, романсов и пьес о любви, томно мечтала и могла порассуждать об этом, но это было всё что-то чужое, отстранённое. Но, увидев его, Толю Филатова — 27-летнего студента, она вдруг поняла: это он! Обычно бойкая Катя при его виде неожиданно смирела и появлялся в её глазах загадочный внутренний свет.

В его отсутствие, одна оставаясь в комнате, в таинственной тишине, Катя любила своё воображение, в котором витали мысленные контуры любимого и вдруг чувствовала, что хочет видеть в этом контуре саму себя, очищенную, идеальную.

Анатолий был для неё зеркалом, в котором она высвечивала в себе скрытые зародыши совершенства. Как она была счастлива, когда узнала, что и Анатолий чувствует то же. В обоюдном отражении они чувствовали, как сладостны первые проблески узнавания!

Всё остальное для Кати казалось лишь шумом жизни. Была только Любовь — то единственное, настоящее, ради которого стоило жить. Вместе ходили они в кино, катались на лодках, целовались на скамейке, замирая от необъяснимого счастья. Строили планы на будущее — мечтали о скорой свадьбе.

Однажды на танцах в клубе Анатолий подвёл своего приятеля к Кате и сказал им: «Потанцуйте-ка пока. Я скоро приду». Минут через десять какая-то смутная тревога закралась в Катину душу. Тут уже не до танцев. Вместе с приятелем Анатолия они вышли, подошли к буфету и Катя с дрожью в голосе спросила у буфетчицы: «А вы Анатолия не видели?» — «Да пошли с Веркой (известной кралей) вон в ту сторону», — отвечает буфетчица и показывает рукой в сторону парка.

Всё оборвалось у Катерины внутри и она, ещё не веря происходящему, надеясь, что всё не так, пошла в парк со своей подругой. И совсем недалеко, в шелестящих кустах, услышала сладкий голосок своего возлюбленного и стоны Верки. Окликнула его, раздвинув кусты, надеясь на чудо — может это не он? Анатолий вскочил с земли. Молния её взгляда пронзила того, кого она ещё совсем недавно боготворила. И Катерина, сдерживая слёзы, гордо и с презрением протянула руку: «Прощай. И навсегда».

Хрустальное зеркало любви разбивалось вдребезги. В его осколках Катя ещё видела себя, но искажённой и расколотой. Анатолий потом приходил к ней, оправдывался, говорил, что всё было не так, «как ей показалось». Кате и самой не хотелось верить в происшедшее, всё, казалось, было как в кошмарном сне, но было! И соединить осколки зеркала, простить предательство она не смогла.

Лучше забвение, чем получувства. Боль потерянной любви ныла, но Катя изо всех сил боролась с собой. Забыть всё, вычеркнуть всё из памяти — и нежные признания в любви, и млеющие взгляды, и ласковые прикосновения рук.

Представляла, что это был сон, что это было не с ней, а с какой-нибудь героиней из пьесы. А может, наоборот, это всё было с ней, и не забыть ей эти чарующие мгновения, а кошмарный сон— эта ужасная сцена в парке? И так ей хотелось проснуться, сбросить с себя отвратительную тяжесть, чтобы снова обрести себя… Однажды вечером в ставни её дома постучали. Видно так «сама судьба стучится в дверь». Пришла соседка: «Катя, тебя Шура хочет видеть, зайди к нам». И пошла Катя к своей подруге, не зная, что идёт на свои смотрины: зорко следили за ней глаза бравого парня — офицера Николая Ходакова, возвратившегося со службы. И совсем скоро, не по любви и не по расчёту, а просто так, больше в отместку и временно — выходила Катя замуж за Николая.

Казалось, что есть в нём какой-то нравственный стержень — такой человек не подведёт, будет опорой в жизни. Может со временем и заглушит боль… Отдавала свою честь словно должное, как по приказу… Жалела и себя и своего прежнего любимого: «А всё-таки я ему отомстила!» И начинала Екатерина семейную жизнь — исправно вела хозяйство, была заботливой и верной. Но не в мыслях. В мыслях она принадлежала другому, своему падшему ангелу, Анатолию. Он написал ей письмо, где оправдывался и просил простить. И так вышло, что приехал он к ней в тот же день, когда Катя проводила своего мужа Николая в Монголию на войну с японцами.

Анатолий пришёл к ней на работу, «поздравил» с законным браком. И узнав, что по-прежнему она любит только его, сказал: «Давай простим друг друга, развяжи руки с мужем и уедем вместе».- «Но я не совсем свободна, нас двое», — ответила Катя, показывая на свой округлившийся живот. И увидела растерянные глаза Анатолия.

«Да, всё изменилось, и я теперь всё же другая». Не мог переступить через себя Анатолий, смыть новую волну горечи — советы других здесь плохая помощь. Время шло, а Катя уже не могла простить его нерешительность. «Не нужен он мне, — подумала Катя. — Что было, то прошло».

Вскоре Катя получила похоронку, в которой сообщалось, что её муж, Николай Ходаков, геройски погиб на Халхин-Голе.

После рождения дочери Катя продолжала работать на ликёро-водочном заводе. 22 июня 1941 года началась война. Казалось тогда, что и она будет недолгой, привыкли уже к тому, что и инциденты с японцами и русско-финская война быстро выдыхались. И здесь думали, что скоро всё уладится.

Но как будто сам Сатана подкидывал в адову топку тысячи и тысячи жизней людей целых стран и народов, всё распаляя огонь. А у тех, кто не стал непосредственно жертвой этого огня, четыре военных года оставили в душах неизгладимые шрамы.

Во время войны Катя не занимала героических должностей: сказать иное -значит слукавить. Работала на строительстве понтонных мостов через реки Абакан и Енисей, а когда организацию расформировали, осталась без работы.

Помог Угрюмов — устроил актрисой в драматический театр Минусинска. И в театре Катя старалась нести людям оптимизм, жизнелюбие, нравственную опору. Без чего и не растопить любую человеческую скорбь.

Вечером она играла в театре, а днём изучала азы лечения людей на 10-месячных курсах массажистов. Ещё в детстве она мечтала: «Хочу лечить людей, чтобы они не умирали». И её мечта — научиться врачевать людей, чтобы освобождать их от страданий, а то и смерти, обретала свои очертания. Катя была жадна до знаний по анатомии, физиологии, технике массажа, с нетерпением ждала занятий, чтобы получить как можно больше знаний, нетерпеливо ловила каждое слово преподавателя, оставалась ещё после занятий и спрашивала, спрашивала… Она с какой-то необыкновенной страстью изучала анатомические атласы, перерывала стопы медицинской литературы, пытаясь понять сокровенное человека. Преподаватели выделяли её не только за одержимость в учёбе, ответственность, но и за необычайную чувствительность пальцев, развившееся из-за чрезвычайной эмоциональности «кожное зрение»

Далее:

 

Голод и аппетит.

Лекарственные средства, применяемые для лечения больных с пограничными психическими расстройствами.

Травы и планеты.

Психологические упражнения.

Меры по обеспечению проходимости дыхательных путей.

Пороки развития.

Группа шизоидов.

 

Главная >  Публикации 


0.0009